Дай умереть другим - Страница 93

– Не надо! – взмолился Леха. – Не делай этого!

– А что мне остается делать? – вяло спросила Ленка.

Чтобы не упасть, ей пришлось сесть на бетон, впившийся в ее ягодицы всеми своими холодными зазубринами. Зато теперь она была уверена, что не промажет.

– Не надо, – выдавил Леха снова и чуть не сорвался вниз.

Теперь он обнимал доску с обеих сторон, обхватив сам себя за запястья.

– Вот тебе и безопасный секс, – прошептала Ленка, отводя ногу для резкого толчка.

– Что?! – крикнул Леха с ужасом.

– Уже ничего.

Пришлось как следует поработать подошвами ботинок, чтобы сначала развернуть доску наискось, а потом столкнуть ее в темноту.

Крика не было. Только долгая-долгая тишина. Ленка сидела на прежнем месте и боялась открыть глаза. Ей мерещилось, что Леха не упал, а стоит напротив с глумливой улыбкой и терпеливо ждет, когда на него обратят внимание.

Целая вечность прошла до того момента, когда далеко внизу прозвучал тот самый влажный шлепок, который показался Ленке оглушительным…

4

Она вытерла зареванное лицо и отошла подальше от края. Разулась, натянула на себя бельишко, колготы, опять зашнуровала ботинки. Деловито топнула одной ногой, затем другой. Зачем? Все собственные действия казались Ленке лишенными всякого смысла. Живые люди, если они не спят, должны двигаться, и она двигалась.

Войдя в помещение, она первым делом хорошенько прополоскала рот недопитым бурбоном, а остальное влила внутрь, потому что там, внутри, продолжало бурлить и переворачиваться. Думала, ее опять вывернет наизнанку, но нет, обошлось. Тогда она закурила и стала дожидаться, пока все поплывет перед глазами. Поплыло. Помутилось. Вообще-то хотелось не этого, хотелось на время умереть. Но была дочь, а потому глупые мысли как приходили в голову, так и уходили. Анечка – вот что главное. Все остальное…

– Ше-лу-ха, – отчетливо произнесла Ленка, прислушиваясь к звучанию своего голоса. Нехороший голос, неживой. Ладно, сойдет. Прежний-то неизвестно когда появится.

Алкоголь успел разбежаться по жилам, согрел живот, ударил в голову, увлажнил глаза.

Расстояние, отделявшее Ленку от дочкиного гнездышка, оказалось довольно большим, тем более что добиралась она туда не по прямой, а зигзагами. Анечкин лоб пылал жаром. Губы пересохли, покрылись коркой, напоминающей на ощупь потрескавшийся лак. Ленка потрогала языком свои собственные губы и убедилась, что они ничем не лучше. «Ничего, – прошептала она, прежде чем провалилась в забытье, – утро вечера мудренее».

Оказалось, нет. Сколько ни орала Ленка, перемещаясь по краю бетонной террасы из конца в конец, никто не отзывался на ее крик. Один раз ей показалось, что далеко внизу пошевелилось то, что больше всего напоминало кучу окровавленного тряпья, но больше она туда не глядела. Ей вовсе не хотелось, чтобы Леха явился на ее призывы. Потому что после этого оставалось бы просто умереть от разрыва сердца, а сначала необходимо было спасти дочь.

Иногда Анечка открывала глаза, но не понимала, где находится, и не сразу узнавала мать. Узнав, просила пить, а потом отключалась снова, и с каждым разом ее сомкнутые веки казались Ленке все более прозрачными.

Потеряв надежду докричаться до людей, она вооружилась бутылочным осколком и приготовилась полосовать пальто на длинные ленты, чтобы свить из получившихся кусков ткани веревку, по которой можно было бы спуститься на землю.

– Телефон, мама, – произнесла Анечка еле слышным голоском.

Слышать, как она бредит, было невыносимо. Ленка решительно отпорола рукав и разложила его на коленях, чтобы располовинить его вдоль.

– Телефон, – повторила Анечка чуть громче.

– Потерпи, миленькая, – попросила Ленка. – Скоро нас заберут отсюда.

– Возьми телефон… Позвони дедушке…

Ну да, конечно! Как же Ленка сразу не догадалась! Поднять с пола оставленную Лехой трубку и набрать знакомый номер – это же так просто, куда проще, чем изображать из себя альпинистку или задушить человека своими собственными джинсами…

– Папа! – закричала Ленка, когда после бесконечно долгих гудков услышала в трубке знакомый голос. Никогда еще он не казался ей таким родным.

– Ленок?.. Леночка?.. Ты где?..

Она, как могла, объяснила, где находится. На последовавший вопрос о Лехе Катке коротко ответила, что в некотором роде он здесь, но угрозы собой уже не представляет… Да, да, именно рядом… Нет, этот разговор Леха не слышит и слышать не может… Почему?.. Ленка объяснит все потом, а сейчас пусть отец немедленно ищет этот проклятый недостроенный цех на отшибе, потому что Анечке плохо, очень плохо. «Мне тоже», – хотела пожаловаться Ленка, но не сумела. Все кружилось у нее перед глазами, как будто она опорожнила еще одну бутылку бурбона.

Отец пообещал добраться к ним за полчаса, максимум за полтора, если придется объездить всю округу. Он торопливо говорил что-то еще, но трубка уже выпала из разжавшихся Ленкиных пальцев. Она оказалась слишком тяжелой, чтобы долго удерживать ее на весу.

Ленка лежала на боку, ее колотил озноб. Такой сильный, что у нее зуб на зуб не попадал, когда она взмолилась в перевернутое на девяносто градусов пространство:

– Приезжай поскорей, папочка…

Жаль, что Громов этого не слышал, потому что в последний раз дочь обращалась к нему так более двадцати лет назад.

– Па… – Ленка не договорила.

А над серым цехом кружила воронья стая, привлеченная мужским трупом, распластавшимся внизу. Остальные две жертвы были пока что живы – маленькая девочка, укутанная в одеяла, и ее взрослая мать, так и не сумевшая натянуть на себя грязное пальто с оторванным рукавом. Но вороны всегда чуяли приближение смерти заранее и умели ждать. Тем более, когда было чем полакомиться, пока суд да дело.