«Весь вечер дождь поливал невъебенный, прошу прощения, но не я его придумал. А к ночи не то чтобы распогодилось, но уже только моросило, вот я и решил, гм, прогуляться, здоровьице поправить на сон грядущий.
Нет, я не пьющий. Крепко зашибающий, это да. Но это к делу не относится, правильно я понимаю? Вас же не мой моральный облик интересует, а мужик этот, который Олегом представился, верно я говорю?
Ну, мы его с Серегой на Университетской повстречали, когда один пузырь беленькой благополучно раздавили, а о втором еще только мечтали. Тут подходит к нам этот самый Олег, будь он неладен, и говорит, что он, мол, не прочь принять на грудь в приличном обществе, под задушевный пиз… гм, галдеж. А мы чего? Мы ничего. У него же с собой было, так с какой бы это стати мы стали ломаться? Не депутаты на пленарном заседании…
В общем, стали мы выпивать помаленьку. Стаканчик в ларьке позаимствовали, за ним же и пристроились, аккурат под водосточным желобом. Не слишком уютно, но зато удобно – запивать водяру не надо. Рот открыл, дождевой водичкой пополоскал, и порядок. Конвейерная система.
Мокнуть, конечно, мне не очень-то хотелось, но на сухую спать ложиться еще хуже: гадость всякая мерещится, сердечко колотится, пот прошибает. Серега, тоже не из коней привередливых, знай себе, глушит. Короче, стоим втроем, выпиваем культурненько, а мужик этот, который якобы Олег, между делом обещает денег еще на одну бутылку раздобыть. Мамаше, говорит, дозвонюсь, и будет нам много счастья. Никакой демократии с вертикалью власти не нужно.
Разговорились мы с Олегом, обменялись мнениями по разным вопросам. Серега – тот молодой, он все больше сигаретки стрелял да помалкивал, а нам с Олегом было что сказать друг другу. Я ему: «Ты кто по жизни?» А он мне: «Такой же пассажир, как и все». Я: «Э нет. Одни правят, другие едут, такая вот штука». Он: «Уже приехали, Юра. И те и другие. Станция медным тазом накрыта, а называется она Конечная». В общем, веселый мужик, оптимистично настроенный, как и я сам.
Ага. Потом мы звонить пошли из автомата. Ну, из того самого, который пулями потом покрошило. Там посветлее было, я и пригляделся к Олегу хорошенько – как чувствовал, что кому-то его словесный портрет может понадобиться.
Не то чтобы высокий, но держится прямо. Серега с ним одного роста, а такое впечатление, что снизу вверх на него глядел, как дитя малое. Опять же плечи, осанка, походка такая знаете терминаторская. Это уже потом Олег куролесить начал, когда сыны гор на джипе подкатили. Но, думаю, он просто представление устроил, цирк. Ведь поначалу водку наравне с нами хлестал, и хоть бы хны. Ни в одном глазу.
Да, о глазах. Они у Олега оч-чень даже запоминающиеся. Когда улыбается да щурится, еще ничего, смотреть можно. А как зыркнет в упор – держись. Помнится, в литературе про такие глаза любили писать: стальные, мол. А вот хрен. Я бы его зрачки с каким-нибудь специальным сплавом сравнил, очень твердым и серебристым. В общем, штучный товар. Редко кому выдается. Да и сам Олег не из того теста слеплен, что на человеческий ширпотреб идет. Порода! Таким волков давить да вражьи жопы в клочья рвать. Что, кстати говоря, Олег нам и продемонстрировал.
Помню, я, пока с ним общался, какую-то смутную тревогу ощущал, хотя не подавал виду. По случаю дождя на перекрестке очень пусто было и тихо. Ну, машина редкая прошмыгнет, ну, прохожий по лужам протопает. Мне почему-то один молодой папаша запомнился, он коляску перед собой толкал. Колеса не смазаны были, и такой визг стоял, как будто в коляске поросенка повезли, а не ребенка. Потом одни мы на углу остались, как три тополя на Плющихе. Тут-то все и началось.
Как и откуда джип появился, не помню, врать не буду. Только что не было, и вдруг нате вам, катит. Те четверо, которые в нем находились, все как один кавказцы были: скорее всего, грузины или абхазцы, хрен просс… не разберешь. Наши бандюки обычно во все великоватое одеваются, как будто крупнее выглядеть желают. А эти, из джипа, наоборот, поджарые были, стройные. Шли они, словно лезгинку пританцовывали. А к танцу с саблями, который им вскоре Олег устроил, готовы не были.
Слышу, окликают нас: мол, разговор есть. Я еще подумал: о, как кстати, глядишь, на пузырь обломится. А потом мне не до размышлений стало.
Хватает меня Олег за грудки и – толк прямо на Серегу, который между нами и хачиками кренделя выписывал. Мы оба валимся: Серега в лужу, а я чуток удачнее – сверху, лицом вверх. Хачики: гыр-гыр-гыр. Олег бутылку об асфальт – хлобысть. А в правой руке у него откуда ни возьмись ствол здоровенный торчит.
Если бы собственными глазами не видел, ни за что не поверил бы, что он из пистолета палит. Выстрелы как автоматная очередь звучали, один за другим, без перерыва. Сплошное ту-ту-ту-ту-ту.
Грузины тоже отвечали, но вразнобой, редко. И толку от их стрельбы было хрен целых хрен десятых, если не считать телефонную будку продырявленную да витрину раскоканную. Олег ведь на месте не стоял, вдоль тротуара передвигался. Мне даже показалось: по воздуху плывет, словно призрак. Только по вспышкам можно было угадать, где он в данный момент находится, а вспышки каждый раз в другом месте возникали, не уследишь.
Мы с Серегой оху… обалдели совсем, встать даже не пытались. Это-то нас и спасло, потому что пуль над нами пролетело – немерено. Темная ночь, как у Марка Бернеса.
Стрельба вот уже полминуты как закончилась, а мы лежим друг на дружке и глазами хлопаем. Возле джипа сплошные ахи да охи: это горцы на судьбу свою жалуются. Кровищи из них натекло – ужас, все лужи красными стали. Но ни один из четверых не помер, хотя, как я понимаю, Олегу ничего не стоило добить их на месте. Мне почему-то кажется, что он патронов пожалел, а не кавказцев. Потому что смотрел он на них, как на тараканов, без всякого сострадания.