Дай умереть другим - Страница 15

– А это видел? – Лезвие очертило дугу, бесшумно вспоров пространство, разделяющее обоих противников.

Съежившаяся на матраце Анечка следила за стычкой бандитов круглыми от ужаса глазами. Лишь теперь она осознала, что происходящее с ней в тысячу раз хуже любого кошмара, потому что страшные сны рано или поздно заканчиваются пробуждением, а от жуткой яви никуда не спрятаться. И если сейчас безоружный главарь по имени Леха погибнет или просто спасует перед толстым Кемалем, оставив его с Анечкой наедине, ее уже никто не спасет. Ни мама, ни отчим, ни дед. Никто-никто. Никогда.

3

– Спрячь перышко, – предложил Леха, как если бы противник показывал ему не оружие, а какой-то безобидный предмет вроде зажигалки или авторучки. Он перестал улыбаться, и его побелевшие ноздри сузились, как на морозе.

Пройдясь кончиком клинка под ногтем на своей левой руке, Кемаль наставительно произнес:

– Кем бы ты ни был, не оскорбляй наши обычаи, нашу веру. Мы, мусульмане, таких вещей не прощаем.

– Ты что же, джихад мне собираешься объявить, чурка азиатская? – скучно поинтересовался Леха.

Попади девчонка в беду где-нибудь за пределами этих стен, он, скорее всего, равнодушно проехал бы мимо. Но сейчас он был в ответе за заложницу хотя бы потому, что голова ее была оценена в полтора лимона. Кроме того, позволив борзеть одному члену своей группировки, он показал бы свою слабину всем остальным, а тут как в волчьей стае – слабого разорвут в клочья, глазом моргнуть не успеешь.

– Джихад? – переспросил Кемаль. – Хм, пусть будет джихад, ладно. Алла баерсэ. – Он сделал шаг вперед.

– Переведи-ка, – предложил Леха, не сдвинувшись с места.

Чтобы вспороть ему брюхо, достаточно было один раз взмахнуть ножом, снизу-вверх. Прикинув свои шансы, Кемаль осклабился:

– Это значит: бог даст.

– Бо-о-ог, – уважительно протянул Леха. – Он, конечно, величина авторитетная, базара нет. Только не на него ты оглядываться должен, сайгак.

Сайгак? Это еще что за хренотень такая? Не слышал Кемаль такого обращения никогда прежде, и оно ему пришлось не по вкусу. Так что он взял да и прищурился обидчиво, хотя при узком разрезе его глаз делать это было вовсе не обязательно:

– На кого же мне оглядываться, Каток?

– Иди, на ушко шепну.

Кемаль смерил долгим взглядом сначала вожака, потом его пустые руки. В правом кармане Лехиной куртки вполне мог скрываться ствол. Штука, конечно, опасная, но не волшебная – сама хозяину в руки не прыгнет. Да и взвести затвор нужно, прежде чем выстрелить. А клинок – вот он, крепко-накрепко зажат в чуть вспотевшей ладони.

– Ну? – голос подавшегося вперед Кемаля прозвучал почти требовательно.

– Ближе, – поманил его Леха скрючившимся, на манер когтя, пальцем.

– Ну? – повторил Кемаль. Он склонился к вожаку, но вооруженную руку отвел назад, чтобы ее нельзя было перехватить за запястье.

Заметив этот жест, Леха улыбнулся странной замороженной улыбкой, при которой губы растянулись в прямую розовую линию, напоминающую шрам.

– Еще ближе… Вот так… – произнес он, когда скособочившийся Кемаль приблизил к нему свою черноволосую башку, усыпанную перхотью, как головешка – пеплом. – Слушай меня, сайгак, и запоминай, потому что два раза я повторять не привык… Все мы, конечно, под богом ходим, да только он далеко, а я – вот он, рядом. Дошло до тебя, сайгак толстозадый?

Шипящие в Лехином произношении получались по-змеиному ядовитыми, а буквы «р» рокотали на манер отдаленного грома. Заподозривший неладное Кемаль хотел было отпрянуть, да не успел – его цепко ухватили за ухо хозяйские пальцы, оказавшиеся необычайно цепкими и сильными.

Вместо того чтобы нанести удар ножом, Кемаль инстинктивно дернул головой, пытаясь высвободить ее из захвата. Это было совершенно естественное, но ошибочное побуждение. Леха сгреб доверчиво подставленное ухо в кулак и сжал пальцы так, что хрящи под ними захрустели, а свободной рукой резко ударил Кемаля в висок, отбросив его от себя. Тот свалился на пол уже без ушной раковины, оставшейся в Лехином кулаке. Из-за хлынувшей крови слуховое отверстие казалось глубокой раной, но татарин был жив и находился в полном сознании, отчего испытанная им боль была совершенно непереносимой. В этот момент он ничего не видел и слышал лишь собственный голос – пронзительный, как визг покрышек резко затормозившего автомобиля.

– У-у! – голосил он, раскачиваясь на коленях в молитвенной позе. – Ё-ё!

Но аллах, как было подмечено недавно, находился в неведомых далях, а Леха – рядом. Возвышаясь над поверженным Кемалем, он держал в одной руке оторванное ухо, а в другой – снятый с предохранителя пистолет.

– Заткнись и забрось подальше свою пику, сайгак, – распорядился он. – Патрон уже в стволе, учти.

Тускло сверкнув лезвием, нож полетел в дальний угол помещения. Кемаль, прикрыв огрызок уха поднятым плечом, притих, глядя на вожака снизу вверх.

– Открой рот, – скомандовал тот.

– Зачем? – всхлипнул татарин.

– Кормить тебя буду, сайгак. С руки.

Изобразив уголками губ подобие улыбки, Леха протянул татарину его собственную ушную раковину, похожую на раздавленный вареник, сочащийся вишневым соком.

– На! – сказал он. – Прожуешь и проглотишь. Потом хлебальник мне покажешь, проверю!

– Но, Каток!..

– Хавай, я сказал! – пистолетный ствол нетерпеливо вскинулся.

«Сейчас меня стошнит», – обреченно подумала Анечка, следя за мерно двигающимися челюстями Кемаля. Она судорожно сглотнула одновременно с ним, как будто тоже перемалывала зубами неподатливые хрящи, и поразилась тому, что до сих пор не умерла от отвращения и ужаса.